[Яринка*]

Название: ***
Автор: Яринка*
Жанр: ангст
Рейтинг: PG-13
Пейринг: Николас Раш/Тамара Йохансен, хотя снова - дружбы и нежности больше, чем романса
Саммари: иногда лечение хуже самой болезни.
От автора: вообще, объяснить это сложно, но... если коротко, то люсы и Ник с Тамарой ушли через Врата на планету Таурон. Да-да, те, кто знаком с Каприкой/БСГ, правильно понимаете. Это связано со вселенной OUTL.

1.

В отличие от матери – я не религиозна. Что всегда ее огорчало. Она стремилась искупить свою вину, а еще вину собственных детей, чтобы они потом попали в рай. Мне рай не светит, хотя бы потому, что сначала я захотела стать врачом, потом пошла в армию, чтобы достичь этой цели. Это уже настроило ее против меня.
А потом был роман с Эвереттом.
О котором я никогда не скажу ей, даже если выживу и вернусь на Землю.
У меня свой собственный Ад. Мой. Только мой.
Каждое утро начинается с того, что я открываю глаза. Боль не уходит, лишь слабеет под действием обезбаливающего, но я не могу его есть тоннами. Поэтому позволяю боли каждое утро накрывать меня волной, разрывать тело на мелкие части изнутри, расковыривать мышцы. Я знала, на что иду. С тем же успехом я могла умереть. Есть ли разница в смерти? Между тем, что я умру спустя несколько лет от прогрессирующего синдрома и тем, что умру в попытке его побороть потому, что ни один человек не способен выдерживать эту боль? Есть. По крайней мере, я пытаюсь бороться.

…- они могут мне помочь? – Смотрю вопросительно на Ника.
Он стоит напротив меня и кивает:
- Могут попытаться. Пойми правильно, Тамара, никто тебе не даст гарантий. Но у тебя небольшой выбор, тем более что начали провяляться первые симптомы, - это даже не вопрос. Ник говорит, будто знает.
Вздрагиваю.
Да, месяц назад у меня начала неметь правая рука. И периоды онемения становились все большими. А потом начались боли. Нечастые, но начались. Да, это первые симптомы. Но я старалась сделать вид, что ничего не происходит. И думала, что удавалось.
Собственно, выбор не сложен. Для меня точно. Разницы, где умирать – никакой. Но я не хочу уходить именно поэтому. Я хочу уходить потому, что хочу бороться. Будет нелегко, я знаю. Но я хоть что-то буду делать, а не сидеть и ждать собственной медленной смерти. И перед этим я стану обузой.
- Когда уходим?
На лице Ника проступает улыбка. И я улыбаюсь в ответ. А от запястья левой руки волной расходится боль. Захватывает меня врасплох и искажает черты моего лица. Ник присаживается передо мной, его пальцы ласково разжимают мою руку, судорожно сжатую на больном запястье. И массируют его. Боль, пульсирующая толчками, начинает затихать. Неожиданный эффект.
- Два часа тебе хватит?
- Даже много, - благодарно поглаживаю его пальцы на моем запястье.
- Через два часа в зале врат. Нас никто не отпустит, а в это время все спят. И нам никто не помешает, кроме дежурного в зале, но с ним обещает разобраться Варро.
Я должна бы чувствовать угрызения совести. Но вместо этого лишь киваю и тянусь, оставляя короткий поцелуй на губах Ника. Благодарность за то, что все это время он со мной. И забирает меня с собой.
Сборы не занимают много времени. Большую часть я просто сижу на кровати, всматриваясь в пустоту. Не вижу ничего вокруг, лишь думаю о том, что было со мной здесь, на Судьбе. Что имела, что потеряла. Что нашла. Что хорошего, что плохого. Много всего было. Самое яркое – первая беременность. Желание родить Кармен, страх перед будущим, перед неизвестным. Закрываю глаза, а по щекам струятся слезы. Я не плакала уже несколько месяцев. Наверное, потому, что в душе воцарилось подобие покоя. Но сейчас плачу.
С Судьбы я забираю с собой только жесткий диск с кое-какой личной и не очень информацией. А потом мне на ум приходит жестокая, но честная мысль. Это не прощание в классическом смысле. Это мое право уйти и освободиться от прошлого, от тянущего чувства горечи, от которого я все еще не избавилась. И этим избавлением становится ноутбук, оставленный на пороге каюты полковника Янга и приклеенную на нем записку: «Я умерла. Прощай». Запись кино тех, других, Янгов. С Новуса. Тех, кто был хоть немного счастливее нас. Мы могли стать ими, но не стали.
Судьба спит. Между часом и тремя ночи спят практически все, кроме вахтенных. Людям нужно отдыхать от всех проблем дня. Кораблю тоже нужен отдых от нас. Я иду по коридору, касаясь ладонью стены. И мысленно прощаюсь с тем, что тут было. Закрываю очередную главу…

Если поделить передвижения по квартире на отрезки, то становится немного легче.
Первый – от кровати до двери. И не думать о том, что боль иголками бьет по нервам, а руки дрожат, словно всю ночь я таскала тяжести. Добраться до дверного косяка и судорожно впиться в него дрожащими пальцами. Даже сжать их, чтобы держаться – и то больно. Казалось бы – несколько шагов, а кажутся неодолимым расстоянием. И вся солнечность утра, пылинки, кружащиеся в лучах, выглядят издевательством.
Второй – от комнаты до ванной. Каждый шаг дается с трудом. В самый раз вспоминать сказочку про Русалочку. Ей тоже было больно. И в какой-то степени мы обе делали сознательный выбор. Цепляюсь за умывальник и удерживаюсь на ногах. Из зеркала на меня смотрит светловолосая изможденная женщина, похудевшая, бледная. И яркое пятно – зелень глаз. Мой врач как-то заметил, что глаза у меня цвета тауронской зелени. Это комплимент. Но от моей красоты вообще мало что осталось. Лишь тень. И выгляжу я старше своего возраста.

… - Лечение основано на том, что вы в ускоренном варианте проходите все фазы болезни, кроме паралича. К тому моменту лекарство расправляется с дефектным геном…
В реальности меня держат только пальцы Ника на моей руке. Мы сидим в просторном кабинете врача. Я уже читала всю литературу, которую мне дали. И он только пересказывает ее. И так понятно, что будет больно. Очень больно. А еще велик процент летальных исходов. И я могу быть в их числе.
- Мисс Йохансен?
- Тамара? – Реагирую не на обращение врача, а на мягкий голос Ника. Промаргиваюсь и улыбаюсь.
- Прошу прощения, задумалась.
- Вы все слышали?
- Да, абсолютно.
- Чем раньше мы начнем лечение, тем будет лучше. Тем выше шанс вашего выздоровления.
- Да, я понимаю. Я могу выйти подышать?
- Да, конечно.
Врач кивает, и я поднимаюсь из кресла.
Таурон прекрасен. Осознаю это каждый раз, выходя на улицу, как сейчас. Останавливаюсь у небольшой лужайки прибольничного парка. Здесь вообще много парков, мелких водоемов, детских площадок, ярких и завлекательных, пропитанный свежестью воздух, такого на Земле уже давно нет. Здесь люди любят и берегут свою планету.
- Я бы хотела узнать Таурон. Пожить здесь в свое удовольствие. Даже не так. Я бы хотела просто жить. Просыпаться каждое утро, ходит на работу, возвращаться домой, - нет, говорю я не в пустоту, Ник стоит уже несколько минут за моим плечом. А у меня глаза слезятся, наверное, от солнца. И хочется чихать.
Его руки ложатся на мои плечи:
- Чтобы иметь шанс на это, нужно рискнуть.
Легко ему говорить. В какой-то момент меня накрывает раздражение, и я сбрасываю с плеч его руки. Это несправедливо. Несправедливо, что я, молодая, только ощутившая какое-то подобие желания жить, должна готовиться к смерти. И даже борьба может не дать результата. Мною завладевает малодушие на короткий момент, но…
- Это будет жутко. И тяжело.
- Если это попытка мне сказать «пошел вон», то неудачная, - с легким ядом в голосе замечает Ник. – Мы уже добрались до этого вместе, остальное пройдем тоже вместе.
- И ты похоронишь еще и меня.
- Может быть да. А может быть и нет.
Что примечательно, Ник никогда не разубеждает. Не обещает розовых пони и радуг. Не говорит, что будет все хорошо. Не дает ложных надежд. Даже тогда, когда до истерики хочется услышать что-нибудь подобное. Но я всегда буду знать, что это ложь. И она мне даром не нужна.
Смаргиваю слезы. Черт, солнце тут совсем ни при чем.
- Пойдем. Мне нужно дать врачу свое разрешение на исправление генов…

… это оказывается не просто очень больно. Практически нестерпимо больно. Первую неделю я провожу в больнице, под присмотром врача. А потом меня отпускают домой. Нет-нет, не выгоняют. Просто режим приема лекарств меняется, и теперь нет никакой необходимости держать меня в больничных стенах. Говорят, дома даже стены помогают.
Пальцы соскальзывают по гладкому фарфору, и чашка со звоном падает на пол, разбиваясь на осколке.
- Черт…
Растерянно смотрю на разлитый по полу чай, а на глаза наворачиваются предательские слезы. Это целая проблема: собрать осколки, вытереть лужу, а потом сделать снова себе чай. А мне хочется реветь. И биться головой о стенку. Почти всегда. Но сегодня особенно сильно.

- Тамара.
Ну вот, и Ник вернулся. Рано. Обычно он приходит позже. Правда, при этом и уходит не так рано, как сегодня. Сегодня я проснулась одна в нашей постели. Разворошенной и пустой. Смахиваю слезы и отворачиваюсь в тот самый момент, когда Ник входит на кухню.
- Привет, - с ходу говорю я, не давая ему шанса спросить, что случилось. – Ты бы не мог вытереть лужу, пока я сделаю себе чай?
Ник усмехается, усаживая меня у стола:
- Мог бы. И разогреть нам обед тоже мог бы. Мы сегодня идем к врачу.
Ах вот…
Я забыла. Я забываю про визиты к врачу потому, что из меня пьют кровь, делают анализы, потом меняют график приема медикаментов, обещая, что скоро станет легче. И снова я там же, где и всегда.
- Я забыла, - со слабой улыбкой признаюсь я. В ответ получаю поцелуй в лоб.
- Тогда напоминаю.

***

Пока Ник прощается с врачом, я уже стою на улице, стягиваю резинку с хвоста и даю волосам рассыпаться по плечам. Они совсем длинные, надо бы обрезать. Потому, что ухаживать за ними я сейчас не в состоянии.
Мне нравится Таурон. Я его еще не знаю, вот только узнаю некоторые подробности. Например, ту, что тут почти никто не использует личный вид транспорта. Это не признак статусности. А общественный транспорт отличается чистотой и четким расписанием, что сокращает время поездки в пункт назначения. Первое время это казалось странным. Хотя после Судьбы все блага цивилизации казались странными.
- Идем на остановку?
Ник привычно предлагает руку, я цепляюсь за его локоть. Но не двигаюсь с места.
- А может пешком?
Ник с минуту внимательно смотрит на меня.

Самое лучшее здесь то, что меня пока никто не знает. Даже соседи по дому, и те, видят меня не так уж часто. И никто не задает набивших оскомину вопросов:
- как самочувствие?
- нормально ли ты?
- болит?
- а не устанешь?
Да, я знаю, о чем сейчас думает Ник. Что я еще слаба для долгих прогулок. Но мы можем свернуть на любую остановку по пути. А мне хочется пройтись своими, пусть и дрожащими ногами в тапочках – каблуки я пока не ношу – по этим улицам, под этой зеленью, дышать полной грудью и наслаждаться живостью тауронцев. Они все такие… живые.
- Если ты не спешишь в лабораторию, - запоздало уточняю.
Ник улыбается:
- Сегодня уже не спешу.

Мы идем по улицам города, останавливаемся у какого-то лотка, где Ник берет нам сладости. Мои пальцы подрагивают, когда я придерживаю скрученную конусом промасленную бумажку. И отдаю ее спутнику. Ник ласково гладит мои пальцы, целует их. И держит конус так, чтобы я легко могла дотянуться до вкусненького. И в этот момент нет ни боли, ни мучений, ни желания сдохнуть. А есть Таурон, весна и Ник.

2.

- Приют? – Рука с чашкой так и замирает на полпути от стола ко рту. На весу. Еще каких-то три недели назад я бы не смогла ее так долго удерживать. А теперь только пальцы подрагивают. И изредка накатывает слабость.
- Да, - Ник с аппетитом расправляется со своим завтраком. – Что тебя смущает?
- Ну, наверное, то, что я не имела дел с детьми.
Не будем считать две неудачные беременности, после которых осталось неубиваемое ощущение пустоты.
- Ты управлялась с невольным экипажем Судьбы, самыми несобранными и неподходящими для миссии людьми. Неужели с детьми сложнее?

В голосе Ника отчетливо проступают отголоски сдержанного раздражения, появляющегося, стоит ему вспомнить о Судьбе. Наверное, никакие заслуги наших соотечественников – ну практически – не изменят его отношения. Ставлю чашку на стол. Я уже привыкла не обращать на это внимания. К тому же трудно не согласиться – мы, действительно, не подходили для Судьбы и оказались там совершенно случайно. Ну, или по воле Ника. По идее, если следовать человеческой логике и привычке искать виноватого, мне бы стоило предъявить Нику счет, и первым пунктом вписать его желание попасть именно на корабль Древних, а не на Землю. Но я не страдаю жаждой компенсации. Тем более что после всего - мы там, где должны быть.
- Что ты знаешь о детях? – Интересуюсь я. Крикливые, маленькие комочки пахнущие молоком и присыпкой, которые приятно держать на руках, прижимать к себе, из-за которых женщина девять месяцев – бомба с замедленной детонацией. Они вызывают гормональную бурю и рефлекс хотения иметь одного такого. Как минимум. Только избавиться от этого рефлекса крайне сложно. – Ник, на Судьбе я испробовала достаточно запрещенных методов воздействия на нерадивых членов экипажа, - выразительно смотрю на мужчину, но в ответ получаю лишь снисходительную улыбку и покачивание головой, - да-да, доктор Раш, я и о вас тоже. Но эти методы не применимы к детям.
- Это всего лишь должность сродни должности школьной медсестры. Ты же сдала квалификационный экзамен, почему бы тебе не пойти поработать в приют? Это лучше, чем изводиться в четырех стенах, - последняя фраза была сказана мной, когда я пару дней назад заикнулась о работе. И вот теперь мне ее и повторяют.
Возвращаюсь к чашке с чаем.
- Хорошо, давай попробуем.

…У меня всегда был план. Скрупулезная привычка планировать пришла еще в подростковом возрасте, когда нагребаешь кучу дел, поэтому нужно все разложить по полочкам. Так же по полочкам в старших классах раскладывалась жизнь. Я всегда знала, чего хочу. И мать с отцом никак не понимали, а почему, собственно, их младшая дочь упрямится и не хочет довольствоваться должностью фельдшера в нашем захудалом городишке, где даже скорой не было. Да чего уж там – больница состояла из одной смотровой, пары палат и была расположена в том же здании, где и офис шерифа. А помощником шерифа в ту пору был молодой и перспективный Джонни Конко, бывший капитан футбольной команды. Вся перспектива заканчивалась там же, где начиналась: помощник шерифа, через пять лет и сам шериф, когда тот уйдет на пенсию, и так до старости. Причем это потомственно. И его сын тоже был бы шерифом. Но любая девочка нашей школы, вошедшая в детородный возраст, мечтала о таком муже. К нему прилагались аккуратный домик, белый штакетник, зеленый газон и выводок детей, стартовая ставка – не меньше трех. Идеально. Но в тот момент я хотела большего. Да и сейчас хочу. А ребенок… это ведь можно было иметь везде и всегда.

А потом начались сбои.
Сначала с обучением. Слишком дорого, и никакие упорство и мозги не помогали.
Потом с армией и Янгом.
Потом с Судьбой.
Планы, стоило им только родиться, рушились на глазах. А я так устала смотреть на руины, что сейчас, даже находясь в том месте, где пора было расслабиться и просто жить, я боюсь что-то задумывать.
Я бы могла пойти и доучиться. На Тауроне желание учиться, приносить пользу обществу приветствуется. Я и собиралась. А теперь смотрю на свои руки. Мне хватит решительности принимать решения, но откуда мне знать, что меня не подведут собственные руки? Или ноги? Онемение может вернуться. Я всегда остаюсь группой риска, кто бы что ни говорил. Да никто и не убеждает в обратном. Вот и приходится выбирать что-то менее опасное, и от чего не будут так зависеть окружающие.

…вернуться к работе – приятно. Я быстро осваиваюсь в кабинете фельдшера, вся моя работа заключается в том, чтобы замазать коленки детям. Исключительно младшим, старшие свои боевые награды носят гордо и хвастаются друг другу, словно это медаль. Дети везде одинаковы, на Земле ли, на Тауроне. Они растут, лишь постепенно приобретая какие-то специфические черты места и окружения, в котором воспитываются. Как правило, к четырнадцати годам почти все знают, чего хотят. Две трети идут штурмовать учебку, треть остается тут доучиваться и искать другой способ выбиться в люди. Не у всех получается, но стараются.
Я пытаюсь понять, как можно бросить, отказаться от ребенка. Такие мысли лишь выедают душу, особенно, когда чувствуешь, что сама бы никому и ни за что не отдала своего. Но при этом его не имеешь. Нет, я здорова и нахожусь в детородном возрасте. И даже после всей тяжелой химии, принятой мною в процессе лечения, по словам врача, я могу родить здорового ребенка. И даже не одного. Не хочу. Нет, не «не хочется», а именно «не хочу». Нет ощущения того, что смогу снова справиться с целью. К тому же, выбирая свой путь, уйти с Ником, я понимала, что жизнь будет другой.
Но эти дети, бегающие сейчас по площадке, компенсируют с лихвой чувство неполноценности, которое поселилось где-то в подсознании. С ними не легко. Тех, кого бросили в сознательном возрасте или по каким-то другим причинам они попали сюда, как волчата – дикие, озлобленные, даже в какой-то степени, жалкие. Одно неосторожное движение, и оттяпают тебе руку. С ними надо вести себя внимательно и аккуратно, подбираться медленно, и никогда не строить отношения «взрослый/ребенок». Они чувствуют фальш, высокомерие, не любят, когда с ними ведут себя, как с малышами. Они сами уже взрослые...
С теми, кто тут с рождения – намного легче. Какими бы ни были гены, доставшиеся от родителей, но их воспитывают тут с пеленок. И наставники – единственные родители, которых они знают.
Но есть между ними всеми общее – они тянутся за лаской, как цветы. Им всем нужна любовь, без исключения. И с рождения ее все заслуживают. А потом... потом, как правило, старшее поколение пожинает плоды своих недоработок с младшим...

Я так увлеченно наблюдаю за детьми на площадке, что не сразу реагирую на движение. Лишь когда Питер садится рядом, поворачиваю голову в его сторону. За то время, что я на Тауроне, практически растерялись все военные навыки, привитые службой в ВВС. Хорошо или плохо? На самом деле не знаю. Но меня никто не зовет по званию, никому не отдаю честь, и отвыкла от необходимости надевать униформу. Если же придется с оружием защищать планету, что ж, пойду.
- Извини, что так вышло, ты уже должна быть на пути домой, - голос Питера звучит мягко, обтекаемо, но не обманывает. Может, срабатывает приобретенная сноровка за время службы, может, хваленое умение рассматривать людей, только вот Питер Адама отнюдь не безобидный товарищ. И за стеклами очков поблескивает спокойный холодный взгляд. Кстати, очки – хороший способ сместить фокус и скрыть личность. Не так ощутим контакт глаза в глаза.
Я никогда не спрашивала, откуда Ник знает Питера. Сначала хотела расспросить. Потом память услужливо подкинула личный файл одного из сотрудников КЗВ. И вот после того желание узнавать пропало. Не то, что я не любопытна от природы – любопытна – но некоторые вещи должны оставаться где-то, за гранью и за семью печатями. Тут прекрасно спасает философия армии, вбитая в голову Академией – все, что нужно, мне расскажут. А что не нужно, так нечего тратить время на это.
- Ничего страшного, у меня же дети по лавкам не плачут, - отшучиваюсь я. Это уже третья переработка за неделю, у одной из наших наставниц что-то где-то случилось, вот и подменяю. – Мне нравится с ними, - киваю на детей.

Ниита, девочка лет пяти, издалека разглядывает нас с Питером. Ниита – чудесное создание, но нема от рождения. Иногда просто невероятно, что раса, сумевшая найти способ лечить от смертельной болезни, не может справиться с врожденным недостатком. Но что еще невероятнее, что ребенок, словно, не замечает своего недостатка. В свои пять лет Ниита выучила язык, запоминая слова на слух, умеет читать, пусть и про себя, умеет писать. И это просто замечательно. Где-то внутри, в районе солнечного сплетения, всегда теплеет, когда девочка приносит мне книжку и просит почитать. Это просто… тепло.
- Тогда, может, ты попробуешь себя в роли учителя?
Вопрос заставляет меня отвести взгляд от Нииты, которая с опаской смотрит на Питера. Да-да, она знает, кто это, но робеет. Ничего удивительно. Я, взрослая женщина, вполне себе сознательная, трезво оценивающая все вокруг, и то, оробела при первом знакомстве с Питером. А мы говорим о девочке, совсем маленькой.
- Ты серьезно? Я же не учитель.
- А ты считаешь, что те, кто учился быть ими, знают о детях намного больше тебя? Ведь вся загвоздка в них. То, что ты сможешь им рассказать об их теле, его функциях, износе организма и необходимости его беречь – в общем, заложишь базовые знания о них в их головы, я даже не сомневаюсь.
- Да, но…

Я даже не знаю, зачем пытаюсь возражать. Потому, что уже на этом этапе разговора Питер легко отобьет любые мои доводы.
Хотя я понимаю, почему упираюсь. Доходит это поздно вечером, когда меня мучает бессонница от усталости. Все-таки, с моей стороны неосмотрительно сразу вступать в должность на полный рабочий день. И даже не смотря на балетки без каблуков – ноги все еще не могут выдержать такой нагрузки, на то, что стараюсь не бегать, не прыгать, я все равно устаю быстрее, чем хотелось бы. Ник лишь неодобрительно качает головой. Но считает, что у меня есть свои мозги. Собственно, он прав. Как бы иногда мне бы не хотелось рухнуть в объятия мужчины и прикинуться слабой глупой куклой – я могу, без шуток – я этого не делаю, и уж точно не вешаю на него все решения, которые касаются меня. Это равноправный союз, другого тут не дано.
И мои мозги сейчас упорно пытаются понять, почему вполне заманчивая идея Питера кажется такой невыполнимой.
Понимаю под утро – привязанность. Чем больше будет контакт с детьми, тем сильнее будет расти что-то теплое и родное в наших отношениях.
А я не люблю приручать к себе людей, если мне придется уходить.
Придется ли?
Никто не знает того, что ждет его за углом.
На следующее утро я соглашаюсь на предложение Питера.
А почему бы и нет?

запись создана: 11.03.2013 в 22:16

@темы: ЗВВ, Фанфики