Мейвис Чик. Любовник тетушки Маргарет

[yarinka]

У меня была хорошая учительница русской и зарубежной литературы в школе. С двух сторон - семейной и школьной - меня приучали к классике, нашей и европейской. А все это сопровождалось простым комментарием: "Вот попадешь в приличное общество, будет, о чем говорить". Спустя годы мне стало интересно, какими критериями определяется это самое приличное общество, почему там обязательно надо говорить о классике и подобном, когда англичане обходятся темой погоды. Я не утверждаю, что не нужно культурно просвещаться, нет. Я достаточно для себя и общения знаю о классике как музыке, так и литературы. Я могу даже пофилософствовать, хоть и не люблю. Но не приходится. Последняя классика, которую я читала, вызвала у меня тошноту, ибо был это Парфюмер Зюскинда - не самый приятный роман вообще в литературе. Музыку я слушаю чаще. Но для всего этого нужно настроение.
Сейчас я увлекалась современными романами. Они просто касаются струн души иногда. Я не о говорю о чисто женских романах, где сопли-вопли, куча эмоций, ни одной связной мысли, а между делом любовные сцены. Я предпочитаю сатиру в нашем мире. Иронию. У меня есть любимые авторы, но сейчас не о них.
Год назад ко мне попала книга Мейвис Чик "Интимная жизнь моей тетушки". Хотя я на море была затарена чтивом, но 12 дней тянулись долго и лениво, а хотелось прочитать чего-то остро-ироничного. Книга написала была отменна, живой английский юмор, который способен поднять даже убитое настроение. То, как пишут англичане, не пишет никто. Да вы почитайте "Записки Пиквикского клуба"! Да, я выросла на романах Остин и Диккенса, и не только. А Джером Клапка Джером - книга на все века Как и Филдинг со своей Бриджит Джонс. Да и вспомнить Ахерн, которая пишет просто шикарно, доступно и легко.
Мейвис Чик тоже так пишет, но первая книга, которую я прочитала, была не для меня. Просто потому, что мне пока еще трудно понять то, что описано в этой книге. Когда женщина, прожившая жизнь в благополучии, воспитавшая двоих детей и имевшая прекрасного мужа, вдруг понимает, что ее жизнь не полна и хочет экстрима. Любовника. Это пока не по мне. Но написано отменно.
А несколько недель назад зашла в поисках Сапковского в магазин у дома, и там по уценке стоял "Любовник тетушки Маргарет". Ну, я и взяла ее, что такого 13 гривень на ценнике? Не пожалела!!!! Я сейчас на середине книги и просто угораю, получаю удовольствие и радуюсь!!!!! Господи, как же книга шикарно написана.
Это история Маргарет Перси, которая на протяжении 18 лет была мамой племяннице - дочери погибшей сестры. Мамой, папой, нянькой, источником финансового дохода. Всем. Естественно, личной жизни у Маргарет не было. Да, у нее были любовники, но что такое любовники у женщины с ребенком? Никакого удовольствия, один сплошной кипиш. Но вот все меняется: Саския уезжает к отцу в Канаду, в гости, а Маргарет становится наследницей офортов Пикассо, которые могут ее надолго обеспечить безбедной жизнью. И вот тогда Маргарет решает, что пора уйти в отпуск и поискать любовника. Но только на год, ибо все вокруг гласит, что самым приятным и безоблачным является этот самый первый год, а потом начинаются проблемы)))))
Книга - это одна сплошная цитата. Я бы советовала ее прочитать, настроение поднимется точно)))))
А пока...

Женщина, 39, ищет любовника на год (с апреля по апрель). Предлагаю красивые ноги, живой ум, легкий характер. Познакомлюсь с уравновешенным, обеспеченным мужчиной от 35 до 40. Без планов на будущее.

Нет ничего удивительного в том, что Елизавета Первая предпочла не выходить замуж. В самом деле, учитывая обстоятельства, связанные с ее рождением, и события, происходившие, пока она взрослела, мысль о замужестве могла прийти ей в голову лишь под страхом смертной казни: в годы становления она была вынуждена то и дело увертываться от проносящихся мимо со свистом отрубленных голов всевозможных дядюшек, кузенов, мачех, не говоря уж о собственной матери, а также наблюдать, как некогда любимые жены монархов либо получали разрыв сердца от горя, либо насильно посвящались в монахини. Ее безбрачие, однако, стало среди историков предметом особенно ожесточенных споров и кривотолков.
Удобное якобы научное объяснение, что замужество сделало бы Елизавету зависимой от супруга и таким образом ограничило ее верховную власть, – полная чушь. Компрометирующая и несколько истерическая версия, состоящая в том, что она физически была не способна вступить во владения Его Величества Фаллоса из-за гинекологических отклонений, – вообще бред сумасшедшего и скорее всего следствие мужского священноначалия в медицине. К женскому здравому смыслу никакого отношения это не имеет. Если сомневаешься, доверься клевете. Бен Джонсон – Драммонду после ужина в Хоторндене: «У нее была девственная плева, не позволявшая принять мужчину, хотя она с большим удовольствием перепробовала многих…» Что ж, Бен, надеюсь, так оно и было…
Нет-нет. Сердцем (и нутром тоже, как она доказала) Елизавета была женщиной, романтичной женщиной, отнюдь не дурой. Все просто: она навидалась достаточно, чтобы знать, куда может завести статус замужней дамы, и отгородилась от него гульфиком. Мудрая женщина. Выбирала себе похотливого и красивого фаворита или двух, чтобы они льстили ей и раболепствовали (полурайское состояние), это ее устраивало. Ну и пусть род Тюдоров на ней пресекся! Ну и пусть ей наследовал сутенерствующий прозелит Яков Шотландский! Она предпочла счастье в безбрачии и до самой кончины не знала тяжести иной властвующей длани, кроме собственной. Она видела, что творили чужие мужья, и ей это совершенно справедливо не нравилось.

Колин, мой последний любовник по тем уже кажущимся далекими временам, был действительно очень милым человеком – Саския называла его хомяком, – но наши отношения имели шанс укрепиться больше, чем мне хотелось бы, и я дала отставку. Кроме того, в свои пять лет Саския умела любого мужчину, хомяка – не хомяка, заставить почувствовать себя узурпатором. Колину пришлось приделать задвижку к двери моей спальни, чтобы исключить возможность непреднамеренного растления ребенка. Уместная предосторожность, поскольку однажды в самый интересный момент мы вдруг обнаружили, что в кровати нас трое. Саския незаметно проскользнула под одеяло. Уверена, ничто не способно быстрее охладить сексуальный пыл; чувство вины от того, что взрослые своим легкомысленным, эгоистичным поведением невзначай едва не развратили детскую невинность (по крайней мере, так я воспринимала тогда бесцеремонность Саскии), подействовало отрезвляюще. На следующее же утро мы с самым решительным видом направились в хозяйственный магазин.

– Кажется, у тебя неважное настроение, я права?
Пауза, еще один задумчивый вздох.
– Ну, что тебе сказать, – эпически начала она. – Вот сижу я и смотрю в дальний конец гостиной. Там, на тахте, обитой индийским ситчиком в оборках, лежит супруг, спутник всей моей жизни. Отец моих детей. Тех самых, что приторно улыбаются здесь же с фотографий. Сына и дочери, которых мы добросовестно вырастили. Теперь, как тебе известно, один учится в сельскохозяйственном колледже в Амстердаме, другая – разводит моих внуков в Уилтшире. Остается надеяться, что по крайней мере у Джайлса найдется несколько веселых подружек среди тюльпановодов. Что касается Аманды, она, увы, точная копия своего отца, клон…
– Ну зачем ты так язвительно…
– Не перебивай! – рявкнула Джилл. – Газета «Санди таймс» прикрывает верхнюю часть его туловища, – продолжила она свое повествование, – которая заметно округлилась. Когда мы трахались в Брайтоне ночи напролет, этой округлости не было и в помине. Теперь животик медленно вздымается и опадает под газетой. Глаза закрыты, голова откинута, так что вверх торчит заросший отнюдь не модной щетиной подбородок, из ноздрей вырывается аденоидная двухтактная трель. Сегодня утром мы обменялись разными интересными репликами вроде: «Передай мне джем» или «Это ты взяла журнал?». За обедом и новее разговорились: «Передай мне мятный соус» – «Это английская ягнятина?» – «Мне во вторник понадобится две рубашки, одна – чтобы надеть, другая – с собой». – «Еще картошки, пожалуйста…» Сегодня вечером придут двое его коллег, они за целую неделю не наговорились на работе, и…

– И чем больше я пыталась наладить отношения, тем сильнее было отчуждение, потом он перестал говорить мне, как хорошо я выгляжу, а потом начал… – новый носовой платок вступил в драматическое действо, – флиртовать с другими женщинами!
– Хорошо хоть не с мужчинами.
– Слушай, Маргарет, – одернула меня Верити, выпрямившись и прямо посмотрев мне в глаза, – шутки здесь неуместны.
– А я и не шучу. У Грязнули Джоан как-то оказался дружок, который предпочитал мужчин.
– В самом деле?!
– В самом деле.

В тему разговора с животными и предметами))))
Верити разговаривала со стенами. Поскольку эту привычку она позаимствовала у героини фильма «Ширли Валентайн», который посмотрела на видео, то не считала ее признаком безумия. В первые несколько недель после того, как дала отставку Марку, она бродила по дому, вслух разговаривая сама с собой и пугаясь этого: она хорошо помнила, что во времена ее детства подобное поведение считалось признаком невменяемости. Ширли Валентайн освободила ее от этого страха. Равно как и сделанное ею недавно открытие, что многие другие интимные и якобы порочные поступки, о которых Верити прежде и подумать стеснялась, не то что совершить, на самом деле являются абсолютно нормальными для ее пола. Поэтому разговоры со стенами казались ей теперь совершенно естественным делом. Особые отношения возникли у нее и с некоторыми предметами домашнего обихода.

– Как насчет проекта «Анонимные жертвы Марка»?
– Не поняла? – рассеянно переспросила Маргарет.
– Ну, помнишь, в прошлый раз ты сказала, что, если моя рука когда-нибудь потянется к телефону, чтобы набрать номер Марка, я должна сначала поговорить с тобой. Ну, как с телефоном доверия «Анонимных алкоголиков»: «Не ищите утешения в виски, ищите утешение в друге».
– Ну и что? Тебе захотелось ему позвонить?
– Мне постоянно хочется ему позвонить. Для меня телефон – все равно что вожделенная бутылка джина, приделанная к стене.
– Бедняжка. А ты не можешь найти себе какое-нибудь отвлекающее занятие?
– Оно у меня есть. Называется – джин. Моя печень, похоже, скоро покинет меня и поселится отдельно, в коммуне каких-нибудь забулдыг, – там для нее все же будет безопасней…
– Ах, Верити! – Голос тетушки Маргарет звучал скорее сварливо, чем сочувственно, но, ничего не замечая в своем беспробудном горе, Верити продолжала с еще большим надрывом:
– Я прочла «Мадам Бовари» и дочитываю «Анну Каренину». Нужно говорить еще что-нибудь?
– Верити, не надо меня шантажировать.
– Не будет ничего удивительного, если я не выдержу. – Молчание. – Значит, ты отвергаешь проект? А ты понимаешь, на что толкаешь меня? Ты толкаешь меня на то, чтобы я продолжала губить себя только потому, что ты слишком занята и не можешь уделить мне несколько минут своего драгоценного времени, когда я так в этом нуждаюсь, и…
Тетушка Маргарет капитулировала.

Джилл разговаривала с грядками лука-порея, но не вслух. Вслух она не могла, поскольку ее окружали сезонные рабочие, добропорядочные селяне в заляпанных грязью резиновых сапогах и допотопных брезентовых комбинезонах – становой хребет сельской Англии. Они и без этих бабьих глупостей весьма подозрительно относились к ее занятию – не для леди.
Джилл уверяла лук-порей, что, если бы не он, да еще не морковь, она бы давно сбежала в Лондон к своей подруге Маргарет – вот кто бы понял ее. Здесь никто не понимает. Она не уверена, что и сама себя понимает, а вот поговорить бы с Маргарет вечерок-другой – все, возможно, и прояснилось бы, или по крайней мере наметилась бы перспектива, ну, словом, это дало бы ей то, что служит женщине утешением.